Два веса, две мерки [Due pesi due misure] - Лев Вершинин

— Спасибо за помощь, — отвечаю я.

Встаю, но к двери не иду. Мой взгляд падает на старую, сложенную вдвое газету, лежащую на письменном столе.

Меня заинтересовало заглавие статьи: «Судья не знал, что мяча не было».

— Что это? — спрашиваю я, указав на снимок моему школьному товарищу.

— Репортаж о прошлогоднем матче этих же команд. Он мне пригодится для завтрашней статьи. — Он протягивает мне газету. — Хочешь почитать, пожалуйста. Только больше ко мне не приставай. Садись вот сюда — и когда прочтешь, тихо-мирно пойдешь домой.

Я беру газету и сажусь.

А он, не отрываясь от телефона, беседовал одновременно с кучей людей, которые входили, выходили, вбегали, кричали, бормотали что-то.

Ну и дела творятся в этом футболе, друзья мои!

С первых же строк я понял, какой это дикий вид спорта. Мне казалось, будто я читаю отчет о битве двух племен голодных людоедов, которые сражаются за пленника, чтобы потом его изжарить.

Стоит ли рассказывать вам о ходе футбольной баталии и о том, что творится на трибунах! Вы и сами можете себе все это представить, если хоть раз видели футбольный матч. Просто вообразите себе самое худшее и помножьте на тысячу.

Но так было лишь до решающего момента в игре, а дальше я передаю слово корреспонденту газеты, который все описал наилучшим образом:

«Пошла шестая минута второго тайма. Игра стала особенно ожесточенной, и ни пробитые головы, ни сломанные ноги уже не в силах были сдержать ярость футболистов. Мяч — лишь предлог, чтобы нагнать противника и избить его до полусмерти. На шестой минуте Тузи получил мяч от Петарды, но Опора, правый полузащитник „Буйни-клуб“, перехватил его и сильнейшим навесным ударом отправил мяч на трибуну, к зрителям. С этого момента игра пошла уже без мяча. Марко Петарда дал подножку Опоре, и тут же за Марко бросились в погоню правый полусредний Навалли и пришедший ему на помощь Рубцали, которого, однако, точным ударом уложил на землю Оралу Капустини. На Капустини молниеносно напал Покойни, которого, однако, перехватил Кортизон-два. Боевые действия развиваются с молниеносной быстротой, игроки перемещаются с одного края поля к другому, а судья на бегу спокойно дает сигнал продолжать встречу, ничуть не смущаясь исчезновением мяча. На двадцать второй минуте желто-розовые из „Апатиа“, похоже, начинают брать верх. Все игроки сбились в кучу у ворот фиолетово-голубых, но тут вратарь Кирпичини снимает бутсу и бросается в гущу схватки. Защитник Осипли натыкается на бутсу головой и падает; Кортизон-два и Затмилло атакуют вратаря фиолетово-голубых. Судья Шипито с невозмутимым видом наблюдает за происходящим. Из кучи игроков выныривает Рубцали и бежит через все поле, чтобы напасть на вратаря желто-розовых Кису. Но за Рубцали устремляются двое желто-розовых, которых в свою очередь преследуют трое фиолетово-голубых, за которыми гонятся трое желто-розовых. Основные события развертываются теперь в центре поля, а мяча по-прежнему не видно. Но судья этого не замечает. Весь стадион неистовствует, никто не следит за игрой, которая давно уже продолжается без мяча. Я сказал „неистовствует“, но это не совсем точно, ведь на поле идет невиданная по своей ярости и жестокости битва. Она продолжается и после окончания матча. Никто не заметил, что игроки, поддерживаемые санитарами, вернулись в раздевалки. Солнце уже давно зашло, когда на поле выехали и выстроились в ряд двенадцать пожарных машин. Мощные струи брандспойтов погнали зрителей к выходу. Завтра будет известен итог встречи. Наши специальные корреспонденты уже объезжают больницы, морги и кладбища города. На трибуне, кроме огромного количества изорванной в клочья одежды, найдены восемь париков, тридцать два искромсанных уха, тысяча семьдесят два зуба, из которых восемьдесят четыре кариозных, двадцать восемь золотых и шестнадцать металлических; а также шесть коленных чашечек, четыре лодыжки, девять евстахиевых труб и один пупок. Все это предоставлено в распоряжение зрителей и хранится в служебном помещении при стадионе».

Я даже присвистнул.

Ну и обстановочка, друзья мои!

Бросаю газету на письменный стол.

Остерегино смотрит на меня. Кончиком ножниц берет шляпу и водружает ее на макушку.

Вижу, что спереди поля все изрезаны.

— Интересная будет завтра игра? — спрашиваю.

— Конечно! — восклицает Остерегино. — Матч будет горяченький, хоть и не такой бурный, как в прошлом году.

— Думаешь?

— В цену билета включена стоимость успокоительной таблетки и стакана ромашковой настойки. Нельзя будет войти на стадион, не проглотив таблетку и не выпив ромашки. Приказ полиции, — объясняет Остерегино. — Но вот поможет ли это при всеобщем-то психозе?!

Зазвонил телефон, мой бывший товарищ по школе кладет ножницы и берет трубку.

Видимо, он чем-то очень доволен: улыбается и звонит в колокольчик.

— Хорошо, — говорит, — возвращайся в редакцию. Я посылаю Киломеди и фотографа.

Кладет трубку и радостно потирает руки.

Тут входит тип в черном свитере, из воротника торчит маленькая головка, а в зубах трубка.

— Вызывал меня? — спрашивает он.

— Мы разведали, где прячется команда «Буйни-клуб» до начала матча, — говорит Остерегино. — На Вилла-Варикоза.

Черный Свитер вынул трубку изо рта и присвистнул, потом снова сунул трубку в пасть.

— Езжай туда и захвати фотографа, — продолжает мой бывший школьный товарищ, ныне главный редактор «Пенальти». — Постарайся-раздобыть любопытные для газеты подробности, но только незаметно, тайком.

— Черт побери, лечу! — восклицает Черный Свитер и убегает вместе с трубкой и всем прочим.

Я встаю.

— Чао, — говорю, — береги себя, Остерегино.

Мой бывший школьный товарищ вскакивает со стула.

— Вот незадача! — говорит он. — Ты все еще тут? Не станешь, надеюсь, болтать, где прячется «Буйни-клуб»?

— Скажешь тоже, — отвечаю. — Я ничего не слышал, у меня вдруг заложило уши.

Открываю дверь и ухожу.

Уже час дня, в животе пусто, надо его чем-нибудь заполнить.

Останавливаюсь у первой попавшейся траттории, велю принести баклажаны, фаршированные виноградными выжимками, и двенадцать яиц вкрутую.

Полбутылки «бурбона» уходит на то, чтобы помочь пищеварению, затем встаю и иду к телефонной будке. Нахожу номер телефона Огрезы, записываю заодно и ее адрес, набираю номер и минуты две слушаю длинные гудки.

Никто так и не ответил. Я повесил трубку и вернулся за столик.

Чем больше я об этой истории думаю, тем меньше она мне нравится. У меня нет никакой охоты связываться со всеми этими безмозглыми фанатиками.

И я принимаю окончательное решение.

Сажусь в машину и еду к Огрезе — взглянуть на ее гнездышко.

Мне повезло: удалось проскользнуть в подъезд незамеченным. Ищу на почтовых ящиках имена Пастиллы и Ого Пальмы. Ага, третий ящик ее, номер квартиры тоже три.

Отлично, значит, не придется по лестнице топать.

Нахожу квартиру, стучу — никакого ответа. Отмыкаю дверь, как всегда, зубочисткой, замок-то простенький.

Вхожу и закрываю за собой дверь. Я в прихожей, а напротив — гостиная. Справа кухня и ванная комната, слева два коротких коридора ведут в две спальни с гардеробом и еще одной ванной.

Одна комната, надо думать, Огрезы, а другая — Ого Пальмы.

Неплохая квартирка!

На первый взгляд все в полном порядке, нет никаких видимых следов борьбы, однако на серьезный осмотр у меня времени нет, к тому же не очень-то это и интересно.

В прихожей замечаю туго набитый доверху шотландский рюкзак — непременную принадлежность футболиста.

Рюкзак открыт, и сверху лежит желто-розовая майка. Кажется, такая спортивная форма у команды «Апатиа».

Скорее всего, это рюкзак Оралы Капустини, того, что покоится в холодильнике.

Оставляю рюкзак нетронутым и иду на кухню. Она довольно большая и очень чистая. Стеклянная дверь ведет во внутренний дворик с маленькими воротами, за которыми начинается переулок.

Служебный вход, как раз то, что мне нужно. Спускаюсь во дворик, захлопываю дверь кухни, отворяю ворота и выхожу в переулок, не забыв закрыть ворота.

Сажусь в машину и включаю третью скорость.

Теперь я точно знаю, что делать. Поставлю холодильник на прежнее место, позвоню в полицию, и к черту всех и вся.

Возле моего бюро есть контора по прокату автомашин. Направляюсь туда. Беру напрокат фургончик и оставляю на хранение свой «блимбуст»: холодильник туда не влезет.

На все это у меня уходит больше часа.

В кабинете я согрел воду и аккуратненько снял с холодильника марки и наклейку с моим адресом.

Ненароком смыл и наклейку с адресом Огрезы, но это не беда.

Потом отключил шнур и заткнул его вместе со штепселем в отверстие контейнера, после чего взвалил холодильник на спину и понес вниз по лестнице.